ЛЕОНИД СТУКАНОВ УВАЖАЛ СВОБОДУ ДРУГИХ ЛЮДЕЙ

16 марта 2019 года в выставочном зале таганрогского отделения Союза художников галерея ZHDANOV открыла вторую выставку работ художников круга Леонида Стуканова «ПОСЛЕ ГРАФА». О Леониде «Графе» Стуканове рассказывает участница выставки, московская художница Валерия Краснопрошина.

Валерия Краснопрошина, 2018.

— Когда у тебя впервые появилось желание рисовать?
— Мне кажется, что ещё задолго до моего рождения… Моя бабушка работала в порту, и как-то раз она принесла с работы большую разлинованную амбарную книгу. В ней я и начала рисовать… птичек, лапы тигра и многое другое. Мне было тогда года три. В 4-5 классах школы занималась музыкой, фортепиано, ходила в театральный кружок, еще в шахматный. В 1990 году, когда мне было13 лет, мы с мамой пришли в художественную школу. Нам сказали, что набор уже окончен, но на втором этаже есть учитель, к которому еще можно записаться. Так я попала в класс именно к Леониду Стуканову и проучилась у него 4 года.

Леонид Стуканов в мастерской, 1992 г.
— Тебе помнятся первые впечатления от знакомства с учителем?
— Когда я вошла в класс, то увидела очень необычного человека. Черная жилетка, красная рубашка, на шее что-то наподобие брелка на шнурке, синие в тонкую белую полоску штаны. Это произвело на меня впечатление.
— В чём была особенность манеры преподавания Стуканова?
— Занятия сопровождались интересными рассказами Стуканова о художниках, например о Коровине, Врубеле, и не только об их всем известным законченных произведениях, но и об их эскизах, подготовительных рисунках и других рабочих моментах. Манера повествования была такая, что невозможно было не слушать. На стене над его столом висели репродукции, вырезанные из журнала «Огонек», который на тот момент был лучшим по качеству цветной печати. Среди них несколько автопортретов Врубеля, «Пан», также работы Коровина, рисунки Дюрера и Микеланджело.
На столе у Леонида Александровича был безупречный порядок. Карандаши лежали все по маркировке, параллельно друг другу. Лезвия для заточки карандашей лежали строго по краю стола. Если кто-то забыл дома карандаш, то можно было подойти и взять. Заточить карандаш можно было только над урной, беспорядок на мольберте не приветствовался. Карандаши затачивались так, что грифель выступал на полтора-два сантиметра, а деревяшка оголялась на три сантиметра так, что при рисовании плашмя карандаш мог давать широкую шершавую линию. При этом кончик грифеля был очень острый. Такой инструмент позволял делать интересную графику.
Иногда посреди урока Стуканов отправлял нас в библиотеку художественной школы ознакомиться с репродукциями какого-то мастера, иногда рекомендовал зайти в книжный магазин, на Итальянском, и купить там кое-какие издание, например, маленькую брошюру «Лермонтов и Врубель».

Я пошла и купила. Я тогда вообще читала очень много, мне всё было интересно. Однажды я спросила его, что такое «валеры». Я неправильно поставила ударение, он меня поправил и объяснил этот сложный термин (соотношение тона к цвету) так, что мне стало понятно.

Леонид Стуканов, Таганрог. 1990-е. Фото Ю. Фесенко.

Я считаю его талантливейшим, уникальным педагогом, великим человеком, художником и философом. Он сам был свободен и уважал свободу других людей. Педагог он был внимательный и терпеливый. Было ощущение некоего сотворчества с учителем, и понимание того, что творчество — это не статика, а динамика. Стуканов был человеком разносторонне образованным и знания, которые он давал, я считаю, можно применять в любой области.
— Какие личные качества учителя тебе особенно импонировали?
— Интерес к предмету всегда основывается на том, что интересна сама личность учителя. А мне были интересны все качества Леонида Стуканова.

Для дипломного проекта я хотела сделать серию «Один день из жизни молодого человека в большом городе», которая бы состояла из 70 набросков. Учитель эту тему утвердил. Я начала работу и сделала немало набросков, но в последний день изменила своё решение и нарисовала одну большую работу: какую-то неформальную тусовку на площади.

Стуканов был очень удивлён, но потом поддержал меня на защите дипломного проекта.
На третьем курсе, когда у меня начались сложности с учёбой в РХУ, родители обратились к учителю с просьбой, чтобы меня перевели к преподавателю Покидченко, это был однокурсник Стуканова.

Тогда Стуканов приехал в Ростов, поговорил и помог мне. Он был очень отзывчивым человеком, не бросал своих учеников даже после обучения. Ему было не всё равно.

Братья Лазебные, Н. Ливада, Л. Стуканов, В. Светлицкий, Ю. Фесенко. Таганрог, 1982 г.
Публикуется впервые.
— Были ли любимчики в группе? Как он выражал похвалу и порицание?
— У нас в группе было семь человек, кто-то приходил, уходил… Он никого не выделял, но каждый чувствовал к себе особое отношение. В каждом из учеников он ценил некую детскую непосредственность, оригинальную манеру рисования, и поддерживал каждого в его интересах.

Слово «отлично», сказанное Стукановым, воспринималось как благословение на продолжение работы в выбранном направлении. Если работа, на его взгляд, была слабой, то он говорил: «Пойди и смой под струёй воды». Картина ставилась в раковину, если это была акварель или гуашь, и губкой всё смывалось. Но это не воспринималось как порицание, это был рабочий момент и никаких трагедий.
— Было ли соперничество за внимание Стуканова среди учеников?
— Нет, не было. У него легко получалось уделять каждому достаточно внимания. Мы всегда между собой обсуждали его с особым уважением и ждали его появления в классе. Он входил в класс так грациозно… Шаг у него был широкий, в два шага он оказывался у вешалки, снимал кепку с надписью «USA» и черный бархатный китель, и, кстати, еще одна особенность — он закатывал рукава и у рубашек, и у свитеров выше локтя.
Каждому было интересно, когда Стуканов правил именно его работу. Тогда все остальные подходили и смотрели. Это было что-то волшебное… всё шло в ход… он мог стирать частью ладони, мог растереть линию большим пальцем… Это не было рисованием, это была почти лепка.

Если один раз увидеть рисующего Леонида Стуканова, то это потом невозможно забыть. Это было что-то нереальное… каждое движение… Это был мастер, больше я таких нигде не видела. Очень часто он правил и мои наброски. В них он видел что-то своё, и прямо по моим наброскам рисовал карандашом или ручкой каких-то увиденных им в контурах моих цветовых пятен персонажей. У меня остались мои наброски с его правками, и я ценю их
Такой еще интересный приём у него был — чистить резинку о штанину. Когда резинка загрязнялась и нужно было сделать проблеск в изображении, он вытирал её об штанину. У него были белые штаны, а резинки оставляли на штанах серые полосы.
— Связывало ли тебя со Стукановом неформальное, дружеское общение?
— Нет, с ним в большей степени общались мои родители. После обучения в художественной школе я уехала в Ростов и поступила в РХУ. В то время он пару раз приходил к моим родителям в гости и пил чай, они тоже бывали у него в мастерской.

Как-то раз приезжала моя тетя, живущая в Калининграде, и познакомившись с ним, приобрела у него пару картин. Кстати, есть фотография Леонида Стуканова, где он на подоконнике набивает трубку табаком — так вот эту трубку подарила ему моя мама.
— Какие работы Стуканова для тебя самые значимые?
— Мне нравятся все его работы. У него есть картины, написанные в период, когда он прорабатывал все детали с немецко-дюреровской тщательностью.
Одна из них —  «Девочка с обручем на ковре», большого размера холст. Позже он писал, на мой взгляд, в несколько иной манере.
Стуканов в свое время также занимался художественно-оформительскими работами. Несколько лет назад Григорий Ситало взял в аренду знаменитое кафе «Русский чай» и узнав, что в оформлении кафе принимал участие Стуканов, сохранил роспись.

На Петровской было кафе «Театральное», там сейчас Райффайзен-банк. В главном зале этого кафе была роспись — большое декоративное панно, которое Стуканов делал вместе с Николаем Ливадой и Виктором Палко. Не знаю, сохранилось ли оно под гипсокартоном?

Хотелось бы оберегать такие вещи или хотя бы иметь возможность увидеть их на фотографиях. На мой взгляд, они имеют большую ценность для российской культуры.
— Ты помнишь тот момент, когда узнала о его смерти?
— Эта всем известная теперь история о выселении его из мастерской, в которой он много лет жил, сделала его беззащитным. И он погиб, как всеми забытая диковинная птица. Я счастлива, что мне довелось его видеть, слышать, с ним общаться и быть его ученицей. Он был добр и уважал в каждом человеке его божественную стать. Он был вдохновляющим человеком…

Валерия Краснопрошина родилась в 1977 году в городе Таганроге.

С 1990 по 1994 год училась в Таганрогской детской художественной школе в классе Леонида Стуканова.

В 2000 году окончила Ростовское художественное училище им. М. Б. Грекова. Работала как художник-постановщик с телекомпанией Дон-ТР.

Сотрудничала с берлинским архитектурно-дизайнерским бюро «Merbau», с финской галереей «Boulevardi».

Живет и работает в Москве.

Маша Некрасова