Валерий Кульченко. Конюх повесился. Острова памяти. Часть 34

Портрет художника Кульченко. Автор: Тимофей Теряев. Холст, масло, 100 х 130. 1990 год

1989 год. Пришло время и «Капелла» спустилась на донскую землю в виде повести «Пастушья звезда» калачевского писателя Бориса Екимова, опубликованной в «Роман газете» N24 миллионным тиражом.
Сюжет разворачивается в Калаче-на-Дону и его окрестностях.
«Посёлок был невеликий. Назывался он нынче городом, но, как и в прежние времена, люди строились и жили в своих домах…» — так начиналась повесть.
Проза Бориса Петровича стала популярной среди ростовских художников, людей определённого круга, приехавших из пыльных станиц и хуторов учиться в РХУ имени М.Б.Грекова и окончивших пятилетний курс в 80-ых годах прошлого столетия.
Потомственный казак Костя Коляда, родом из хутора Метелёво Азовского района.
Поджарый, быстрый, пронзительный взгляд серых глаз. Кучери тёмных волос. Бородка, усы. Подвижный, лёгкий на подъём, говорит громко, а когда торопится, то взахлёб.
Моментально вступает в спор, но всегда остаётся при своём мнении.
Он с восхищением зачитывал до дыр страницы «Пастушьей звезды».

Узнав, что я родом из Калача-на-Дону, и знаком с Екимовым, при встречах со мной неизменно восторженно делился своими впечатлениями о прочитанном.

«Ты понимаешь? Книга пропитана запахом вечерней степи, полыни, кизяками.

Стрекочут кузнечики. Дымок костерка возле кашары стелется над сумерками донских балок и речных заводей» — втолковывал Коляда, вцепившись в пуговицу моей рубашки и пытаясь оторвать её.

Тут же, остановившись возле моей картины «Степной колодец», где цебарка, подвешенная на длинном шесте к коромыслу журавля, раскачивается на ветру, Костя озвучивал действо: «Дзинь! Дзинь! Дзинь!», плавно отбивая ритм правой рукой.

После этого обзывал меня «классиком» и быстро удалялся с «Роман-газетой» под мышкой.

Однажды Коляда появился у меня в мастерской на Университетском 111/113 и объявил: «Я решил заняться живописью!»

По секрету скульптор Костя, можно сказать, «открыл душу» живописцу: ему не даёт покоя один сюжет, которые невозможно претворить ни в бронзе, ни в камне, ни в глине. «Только живопись!» — восклицал Коляда.

И продолжал развивать волнующую тему: «Только красками возможно передать то душевное состояние, которое возникает при воспоминании о детстве, об отце-колхозном конюхе, о хуторе, о лошадях, о том как с ребятами уходили в «ночное».

Я выделил Косте грунтованный картон 100х70,  кое-какие тюбики из моих запасов, рассказал чем и как разводить масляные краски, и показал «азы» живописи.

Но на этом мы не расстались. Коляда присел к столу, поставил бутылку вина, задумался и чувством прочитал популярный стих поэта Анатолия Передреева: «Околица, моя родная, что случилось?

Окраина, куда нас занесло?

И города из нас не получилось,

И навсегда утрачено село».

После этого, чтец напустил на себя сумрачный вид и трагически произнёс: «Потемнел Батюшка-Дон! Почернел!» и, размышляя о дальнейшей судьбе степного края, отметил наплыв кавказцев на заброшенные хутора и земли, заселённые овцеводческими фермами — кашарами.

На одной из таких точек и разворачивалось действие повести «Пастушья звезда». Недалеко от Мало-Голубой — «Фомин колодец» — родник бьёт ключом из каменистой боковины балки и журчит, упруго стекая, прозрачной ледяной струёй, вниз по теклине буерака, играя солнечными бликами, теряется в зарослях камыша.

Отсюда, с высоты прибрежных бугров, открывается захватывающий вид на долину Большой Донской излучины. Простор ошеломляющий! Орлан-белохвост парит в солнечной выси, обозревая необозримое, недоступное человеческому глазу.

Однажды, совершив поездку в эти места с Екимовым, я стал каждое лето приезжать сюда на этюды, жить в палатке на берегу великой реки, где голубинские пески, омываются волнами, готовить на костре уху, заваривать пахучим чабрецом чай, и тихо сидеть, взирая на долгий, полыхающий всеми цветами радуги, пожар заката.

Одинокие, разлапистые сосны среди песчаных дюн, источали смолянистых дух стволов и хвои, нагретых дневным светилом. Вербы, серебристые тополя, заросли чернотала живописно оживляли пустынный, обрывистый берег.

Это повторялось из сезона в сезон, начиная с середины 70-ых годов ХХ столетия.

Вот и на сей раз, ранним утром мы с Таней садились на «Метеор» рейсом Ростов-Калач и отправлялись  вверх по водной артерии. И путешествие длилось целый летний день!

Старочеркасск, Пухляковская, Константиновка (тогда там ещё не было гидроузла, на пристани стоял дебаркадер), Романовская, где нас встречал 15-й шлюз Волго-Дона, увенчанный бронзовыми казаками на лошадях, с шашками в воздетых руках.

Затем ещё один шлюз, 14-й. В общей сложности, «Метеор» поднимался на 30 метров вверх в шлюзовых камерах. После этого — остановка в Волгодонске на 40 минут — здесь метеоритная команда обедала в местном кафе, а пассажиры праздно гуляли по причалу, обозревая сталинскую архитектуру уже морского вокзала.

Дул резвый, дышащий свежестью большой воды, ветер, пахло водорослями. Впереди — просторы Цимлянского рукотворного моря — это будоражило, возбуждало — всё-таки очень похоже на настоящий приключения!

С этого момента чайки неизменно сопровождали наше судно в прибрежной зоне.

Валерий Кульченко. «Донской мотив. Крутой берег». Из серии «Время золотых холмов». Х.,М. 50х70, 1972 г.

Продолжение