1980 г. В мастерской на Университетском 111/113, за круглым антикварным столом, при свечах сидели плакатист Коля, скульптор Костя, искусствовед Валерий, и сам хозяин мастерской -живописец.

Живописец, нетерпеливо: «Коля, давай «Письмо к матери». Исполни пожалуйста!»

Пытается сам декламировать, неуверенным голосом: «…На столике угрюмом лежит письмо, что мне прислала мать…» — нет, не то. Замолк.

Николай многозначительно посмотрел на бутылку 0.7 л.

Живописец, возбужденно: «Наливай!». Выпили. Закурили. Искусствовед Валерий, вздыхая: «Ну, Коля, не тяни кота за хвост. Прочти!»

Коля-плакатист встал со стула, подтянулся, и торжественно начал:

Письмо к матери. Сергей Есенин

Старушка милая, живи как ты живешь

Я нежно чувствую твою любовь и память

Но только ты ни капли не поймешь

Чем я живу и чем я в мире занят

Живописец многозначительно поднял палец к потолку, к перегоревшей лампочке, восклицая: «Вот именно! Вот именно!» Коля-плакатист, обиженно: «Не перебивайте! Не мешайте!»

Живописец поднес палец к губам: «Тссс. Всем! Тишина!»

Коля-плакатист, продолжает:

Теперь у вас зима, и лунными ночами,

Я знаю, ты помыслишь не одна,

Как-будто кто черемуху качает

И осыпает снегом у окна.

Родимая! Ну как заснуть в метель?

В трубе так жалобно и так протяжно стонет.

Захочешь лечь, но видишь не постель,

А узкий гроб и – что тебя хоронят.

Голос Коли-плакатиста начинает гнусавить, почти как у француза.

У чтеца глаза набухают от слез. Хлюпнул носом раз, второй. Николай, превозмогая дрогнувший голос, прокашлялся, что-то судорожно сглотнул, выправился и продолжил:

Как будто тысяча гнусавейших дъячков,

Поет она плакидой – сволочь-вьюга!

И снег ложится вроде пятачков

И нет за гробом, ни жены ни друга!

Живописец: «Нет, не могу! Душу рвет! Это же про меня!».

Бьет кулаком себя в грудь Коля плакатист: «Да, это про всех нас!» Тянется к бутылке, наливает себе в стакан розового дешевого вина. Художник подвигает к нему пустой стакан: «Плесни и мне, Коля, немного!»

Чокаются, быстро выпивают.

Живописец вопросительно вскинул голову на плакатиста. Коля начал с подъема:

Но эта пакость – хладная планета!

Её и солнцем-Лениным пока не растопить!

Вот потому с больной душой поэта

Пошел скандалить я, озорничать и пить!

Тут Коля как-то сник, замолчал.поник головой, засопел, пуская сопли…

Валера-искусствовед: «Коля, пойди высморкайся».

Компания зашевелилась, раздались голоса: «Подайте ему салфетку!», «Пусть приведет себя в порядок!»

Скульптор Костя выступил в общем гуле голосов: «Коля, про Ленина не надо. Давай «главное» — про стойло и про коров…»

Чтеца-декламатора привели в «порядок». Налили винца для прочистки голосовых связок.

Воспрянув, Коля-плакатист, начал о «главном»:

Забудь про деньги ты, забудь про все.

Какая гибель?! Ты ли это, ты ли?

Ведь не корова я, не лошадь не осел,

Чтобы меня из стойла выводили!

Выдержав интервал, с пафосом продолжил:

Я выйду сам, когда наступит срок,

Когда пальнуть придется по планете.

И, воротясь, тебе куплю платок.

Ну, а отцу, куплю я штуки эти.

Компания возбудилась. Скульптор Костя закричал: «Ура-а-а!». Задвигались стаканы, разливалось вино по ним, раздавался звон, приветствия, сбивчивые тосты…

«Ша! Тише, черти! Дайте закончить!» — громогласно изрек тщедушный Коля-плакатист. Глаза его горели; над притихшими головами раздалось:

Пока ж — идет метель, и тысячи дьячков,

Поет она плакидой – сволочь-вьюга.

И снег ложится вроде пятачков,

И нет за гробом, ни жены, ни друга.

Чтец закончил в звенящей тишине. Вода капала из ржавого крана: кап-кап. Потрескивая, догорала свеча. Все примолкли. Каждый думал о своем, избегая смотреть в глаза друг другу. Лишь были слышны глухие удары хлопьев снега о стекла больших окон мастерской. Неистово, снова и снова бросаемых ветром, юго-западного направления. За стенами трехэтажного здания на Университетском 111/113, не на шутку разыгралась непогода, бушевала южная метель.

Не спеша разлили остатки розового дешевого вина. Выпили. Посидели. Послали «гонца за бутылочкой винца»: всё того же неутомимого, незаменимого Колю-плакатиста на Тельмана в «Три богатыря».

Плакатист вернулся, но выглядел как дед мороз: весь залепленный мокрым снегом. При этом приговаривал: «Вот хорошо сделали 0,5 вина – 5 рублей, а 0,7 – 7 рублей. Удобно, быстро и сердито!».

1986 год. Горбачевская антиалкогольная компания — в самом разгаре. И — как результат — повсеместно стала процветать подпольная торговля вином. КРУГЛОСУТОЧНО!