АЛЕКСАНДРА ТОКАРЕВА. ПАМЯТИ ОТЦА. Часть 13

Ростовский искусствовед Александр Павлович Токарев со тудентами училища имени Грекова на практике в Переславле. 1980

Начало

Эта фотография была сделана тогда же, часа через пол, после описываемых событий.

Слева направо стоят: Вадик (бойфренд Оли), Лена -2 (так мы ее называли, скромная, тихая, малоприметная девушка), отец, держит меня под руку, я уже слегка пришедшая в себя, в Ленкином джинсовом пальто, которое на мне — «платье», Ленка-«хохлушечка», как ее называл отец, за веселость, быструю речь, неиссякаемую женственность и некоторую гламурность, Гофман (все звали его по фамилии), поэтому и имя не могу вспомнить, (с остальными с точностью до наоборот — помню имена, а не фамилии), Оля, Юра Честников

и Юзеир Газаев. Кто стоит за камерой и снимает нас? Может это был Рафаэль Лукьянов?

Или мы просто дали отцовский ФЭД кому –то из проходивших мимо, и он нажал на кнопку?

Если кто-нибудь из той далекой поездки откликнется или, хотя бы, уточнит имена и фамилии стоящих перед входом в музей Горицкого, буду бесконечно благодарна.

А уж если хотя бы два слова вспомнят об отце…

В Переславле-Залесском. Это фото сделал Александр Токарев

В Переславле-Залесском. Это фото сделал Александр Токарев

Мы купили билеты и прошли внутрь. Кроме нас, посетителей почти не было. В залах, залитых послеполуденным июльским солнцем стояла тишина, изредка нарушаемая звуками наших осторожных шагов.

Врата. Фото: Галина Лукас. Сайт- galina-lukas.ru

В отделе иконописи отец много рассказывал о сюжетах, об образах, канонах письма, пришедших из Византии, уточнял какие –то детали, поясняя:

— Обращайте внимание, где византийская традиция сохраняется не тронутой, а где влияние местных живописных школ прорастает сквозь нее, внося свое понимание и местный колорит.

Фото: Галина Лукас. Сайт  galina-lukas.ru

Мы останавливаемся почти у каждой иконы, бесконечно восхищаясь то глубиной и трагизмом образа, то тонкостью письма, то изысканностью колорита, то невероятной, летящей графикой драпировок.

Отец, устав говорить, спрашивает:

-Ну что, возникли у вас вопросы после увиденного? Спрашивайте, пока мы здесь… Это не зачет по истории искусств, оценки выставлять не буду…

Мы, раздавленные обилием шедевров, скромно молчим.

Ленка «хохлушечка», неожиданно, а может быть и из вежливости задает вопрос:

Александр Павлович, я вот была недавно в Киеве в соборе Святой Софии, и там мафорий у Богоматери голубой, а почему здесь, почти на всех иконах, он темно вишневый?

-Голубой это цвет небесной чистоты и безграничной веры и, как правило, он использовался иконописцем, когда тот писал образ Богоматери Оранты или Панагии, то есть, те образы где ее фигура изображена во весь рост и она предстоит перед Спасителем, прося его за человечество.

А глубокий темно вишневый — это цвет скорби и крови, здесь он в поясном изображении – Богоматери Одигитрия, — с младенцем на руках, где она еще только предчувствует всю боль и будущую трагедию своего сына. И как этот темно- вишневый до предела обостряет силуэт… «Вырезает» его, отсекая от мягко мерцающего золотого фона…

А золото – на нимбах, или когда оно берется фоном, символизирует так редко достижимое в земной жизни, состояние высокой духовности, которое ничем другим, кроме него и передать невозможно…

Фото: Галина Лукас

«Одигитрия», «Троица», потом —  «Федор Стратилат», затем — «Никола». Фото: Галина Лукас  galina-lukas.ru

Фото: Галина Лукас  galina-lukas.ru

Фото: Галина Лукас  galina-lukas.ru

-А вот, как необычно и даже непривычно для иконописи: ветхозаветные сюжеты — сотворение Евы из ребра Адама, вкушение запретного плода и «Изгнание из рая». На одной доске их сразу три, и сколько здесь обнаженных фигур…Это же совсем не характерно и даже удивительно для нашего представления об иконописи… И тем не менее…

-Какая неожиданная трактовка человеческого тела, смотрите – фигуры Адама и Евы почти везде в профиль, а там, где фронтальное изображение, – их изгнание ангелом из рая, там, где они уже утратили невинность и познали чувство стыда, там не листок фигового дерева, как в европейской живописи, а какая-то то ли драпировка зеленая, то ли веночек из листвы…

-Может это веник такой из веток? — брякнул кто-то из наших мальчиков.

— Все может быть, ведь это писал инок в 17- веке в России, и, скорее всего, он просто никогда не видел ни фигового дерева -инжира, то есть, ни его листьев. А как писать то, чего ты не видел? Только домысливать по-своему…

-Коленные чашечки у них смешные, – больше, чем на тройку по пластической анатомии не «тянут»,- опять съязвил кто-то.

Может быть, для того, чтобы немного снизить накал того пафоса и напряжения, который всегда присутствует при восприятии иконописи. Мы сдержано захихикали, действительно, коленки у Адама и Евы выглядели немного по-детски, и об анатомии речь там не шла.

Христос в темнице. Фото: Галина Лукас. Сайт- galina-lukas.ru

— Зато, они «тянут», как ты выразился, на шедевр, которым мы сейчас с вами любуемся, — неторопливо и как-то грустно ответил отец. -А кто из вас даже сдавших на «пять» пластическую анатомию, способен подарить миру нечто, даже отдаленно похожее на этот уровень? 

То-то же…Это я вам не для назидания, говорю, а так просто — для общего развития…

Хотя, впрочем, и назидание вам не помешало бы, дети мои…

Отец задумчиво посмотрел на нас, словно собирался сказать что-то еще, но в последний момент передумал, развернулся и неторопливо пошел в следующий зал…

Фото: Галина Лукас  galina-lukas.ru

В отделе русской живописи 18-го -20- вв, он долго не мог оторваться от детских портретов семьи Темериных, кисти малоизвестного живописца Календоса.

-Вот, вроде бы ничего особенного и нет здесь, делился он со мной, прилипшей к нему и ходившей за ним хвостом, а все равно, почему –то уходить не хочется…

Ну, казалось бы, что можно добавить после Вешнякова, Рокотова, Боровиковского, с их знаменитыми портретами Сарры Фермор, Александры Струйской и Елизаветы Лопухиной?

По большому счету, — ничего…Он внимательно приблизил лицо, чтобы рассмотреть какую –то деталь на портрете…Столько здесь, наивно — трогательного, невыразимого очарования того времени, столько хрупкой, тонкой лиричности в детских лицах, и все это буквально светится сквозь парадность заказного портрета.

Может быть, потому нас так и привлекает наивность, что она почти всегда рядом с чистотою, неискушенностью?

-Смотри, собачка какая очаровательная, на портрете рядом с мальчиком…

-Да, и лошадка деревянная на соседнем портрете тоже добавляет флера, — поддакнула я.

Мои, уже до предела перегруженные восприятием живописи мозги, способны были отметить, лишь некоторые детали. То, что на всех дворянских детях надеты белые панталоны, только на девочке — они с кружевами, то что девочку зовут Александра, как и меня, и то, что классическая римская ваза на заднем плане портрета этой Александры написана как-то наспех, чуть кривовато…

Возможно, мастер заканчивал второпях, а может быть, вообще, дописывал ученик?

Фото из архива Александры Токаревой

На обороте билета — запись, сделанная рукой Александра Павловича Токарева: «Государю моему радости,  царю Петру Алексеевичу.

Здравствуйте, свет мой, на множество лет! Просим милости, пожалуй, государь, буди к нам из Переславля не замешкав. А при милости матушкиной жива. Женишка твоя Дунька челом бьёт».

На этом сайте  www.liveinternet.ru полный текст письма.
Скорее всего, папа выписал это в музее Горицкого,
из документов экспонировавшихся там.
Эта же цитата дублируется в его дневнике…
Дата 12.07.1976 г. 

Подпись: «Поразило письмо жены Петра 1 Евдокии» . Дальше текст, который я привела выше, а внизу приписано:
«Что ни слово — то бабья тоска и поэзия…»

Мы вышли из музея. Отец, глядя на наши лица, улыбнулся и сказал:

-Да, дети мои, искусством нельзя «обжираться», нельзя мешать все в одну кучу, это просто не перевариться и вместо пользы, — вред один… а мы с вами, как варвары за один «заход» сразу все, начиная от древнерусской иконописи и заканчивая Коровиным, Машковым и Бенуа.

-Все равно что первое, второе и третье, свалить в одну тарелку, и пытаться это проглотить…

-Вот я сам, каждый свой приезд в Переславль, обязательно прихожу сюда и каждый раз, даю себе слово, что сегодня буду смотреть только иконопись и ничего больше, чтобы не мешать, впечатления, ощущения и, конечно, за редким исключением, этот зарок самому себе не выполняю…Потому что удержаться невозможно…

И после паузы добавил:

-Ну что, кто совсем устал, — те свободны – кому там в город, или в общежитие, а тех, кто еще способен что – то выдержать приглашаю со мной прогуляться по монастырской стене, там с обходных галерей открывается потрясающий вид на Плещеево озеро и на город.

И мы пошли. Почти все…

Продолжение