Александра Токарева. Собиратель, а не коллекционер. Часть 9

Экспозиция из собрания Александра Токарева. Фото: Валентин Картавенко www.photographica.ru 

Начало

Те несколько часов, проведенных на берегу озера, в июле 80-го, казалось, растянулись до бесконечности. Золотой вечер все не заканчивался, все дарил и дарил нам минуты, секунды, часы бесконечной гармонии, покоя и счастья. Множество лучей времени и света сошлись в единый фокус, чтобы подарить нам, сидевшим на берегу озера, это чудо.

Мы пили вино, слушали отца, он много говорил и рассказывал, и от невозможности, от какой – то нереальной красоты происходящего с нами, по краю сознания скользило непрерывное ощущение «дежавю».
Я оставила нашу компанию и побрела по берегу в сторону лодок. Обе были примотаны длинной цепью к деревянному столбу. Весел в уключинах не было. Забравшись в лодку, я уселась на деревянное, нагретое солнцем сидение. То ли переизбытка чувств, то ли от выпитого токайского, хотелось побыть наедине с собой. Лодку мягко и равномерно покачивало.

Вода за бортом была чистой и прозрачной до невидимости, — глаза воспринимали ее только за счет движения небольших, легких волн. От этой неуловимой прозрачности воды и бесконечно меняющейся, бегущей по белому песчаному дну солнечной сетки было ощущение, что лодка парит в воздухе.
Сразу легко и набело родились строчки:
Земля, земля, земля,
До недр, — нет, до магмы
Я чувствую тебя…
Моя легка походка, —
Я светлых чувств отвязанная лодка,
Легко прибитая к вам времени рекой.
Мне нужен лишь покой,
Покой, покой, покой…
И берег близится, —
На волнах солнца сетка,
И дышит дно, как — бы грудная клетка,
Я приближаюсь, чувствую тебя,
Тоскою и песком в уключинах скрипя…

Много позже я поставила это стихотворение первым в своем сборнике «Белое на белом», вышедшем в свет, во многом, благодаря отцу.
Меня не было больше часа.

Оставив лодку, я побрела по мелководью в сторону берега. Пока шла, в память с фотографической точностью, навсегда впечаталась картинка: темнеющий, подсвеченный уже снизу, с линии горизонта, силуэт Горицкого монастыря, последние лучи уходящего солнца, горизонтально скользят по траве.

Несколько человек сидят у воды, и их силуэты уже поплыли в наступающих сумерках.

И вдруг, совсем неожиданно, наверно кто- то поднял руку, говоря очередной тост, и в поднятой руке, на одно мгновенье, вспыхнуло в уходящем луче желтое стекло бокала. Все пазлы сложились в одну картинку, в которой не было случайностей. Ни одной.

Стемнело, от воды потянуло холодком. Ребята, не торопясь стали собираться, убирать остатки еды и пустые бутылки из- под водки и токайского.

Сполоснув в прибрежной воде бокалы – «кубки», как мы их теперь называли, с легкой Олиной руки, мы бережно завернули их в чью- то куртку.

Девчонки вытряхивали из обуви прибрежный песок и натягивали на себя свитера. В средней полосе, даже в июле, по вечерам прохладно.
— Газеты не выбрасывайте, — я потом заберу их себе, почитаю, – сказал отец и пошел к воде мыть руки.
— Как он, интересно, их читать собирается? Они же все мятые – перемятые, и пятна на них от кильки? – недоуменно спросил Честников.
— Тебе сказали не выбрасывать, вот и не выбрасывай.
— Палыч, если надо, и в темноте прочитает, и прочитает даже то, что вообще еще и не написано, — пошутил кто-то.

Продолжение