Неувиденный Жданов

С лёгкой руки художника Юрия Фесенко и галереи ZHDANOV в ростовском Музее современного искусства на Дмитровской собрались заинтересованные в творческом наследии художника Жданова. Подробнее: «Миф об утерянном кладе».

Юрий Фесенко художник г.Москва: В памяти (или в коллективной книге) образование в советские времена считалось очень важным, очень значимым элементом.

Сейчас, кстати, возвращается такая же установка.

Мол, без образования ты — никто! Внушалось, что обязательно нужно получить свод художественных или профессиональных знаний. Адександр Жданов поэтому стремился восстановиться в ростовское художественное училище Грекова и получить, в конечном итоге, образование.

И этот рудиментарный элемент присутствовал в его личной книге и от которого он постепенно в дальнейшем избавлялся.

Например, уже другое поколение, история Авдея Тер-Оганьяна: он уходил из училища и его уходили, но всё же, скорее, он сам ушёл.

И я вспоминаю, что я часа полтора его уговаривал, мы остановились возле решётки парка, на Советской площади, кажется так она называлась ,и я объяснял ему, насколько обучение необходимо, потому что у меня у самого, в моей личной книге образование значилось как очень важная деталь!

Я его убеждал, ведь осталось проучиться один год! Убеждал переступить через себя, закончить и получить канонизированную дорогу вперёд!

Но для этого поколения диплом уже казался пустым звуком, то есть распад советских устоев произошёл. Люди пытались понять, куда же идти.

А у Авдея Тер-Оганьяна уже сложилось внутреннее ощущение, что образование необязательно. И художником можно стать не получив системного, завершенного образования. Это очень показательно, но Авдей и Жданов — это разные поколения.

Жданов три года, три раза восстанавливался, поскольку этого требовала его внутренняя книга, внутренний установочный файл, который, перекочевал из общественного человеческого файла.

На мой взгляд, это очень характерно для шестидесятников, такая полумера, которая в конечном итоге привела к достаточно серьёзным изменениям в культуре и в обществе. Но, тем не менее, это не приходило сразу, и вот я не знаю другого такого радикально настроенного, имеющего такие острые углы, художника тех лет, который так бы бескомпромиссно и до конца, настойчиво не продвигал в себе свою личную книгу по отношению к общественной книге, к коллективной памяти.

Хотя, исключать значение коллективной памяти тоже нельзя, она — очень важный момент. Вот, если говорить о Жданове как о фигуре, скажем, идеологически противостоящей, хотя у него не было никаких искуплений или каких-то политических взглядов, то есть у него была некая художественная позиция, которая не соответствовала, не совпадала с художественной позицией, доминирующей.

Владимир Козлов модератор, поэт, редактор делового журнала «Эксперт Юг» и литературного — «Prosōdia», доктор филологических наук: Можно пару уточняющих вопросов? Во-первых, у Вас такие оригинальные термины: личные книги, общественные книги… Это термины того времени, или это Ваша внутренняя кухня, которая сейчас появилась? Вы с помощью этих терминов себя осмысляете?

Вы запомните этот вопрос. А второй такой: Вы описали Жданова, как личность.

А вот очень сложно понять, чем он выделялся как художник, который создаёт конкретные работы и чем выделяются эти работы?

То есть насколько нон-конформизм личности находил выражение в технике, в форме, в сюжете? Что его выделяло именно на уровне творчества.

Вот про это можно было бы вспомнить.

Юрий Фесенко: Поскольку проект называется «Книга художника», я опять буду говорить в терминах книжных. Это тема связана с внутренней книгой и с коллективной книгой, и ещё много граней есть в понимании взаимоотношений между книгой человека или книгой как символом человека и внутреннего пространства.

Очень много исследований посвящено этой теме. Об этом писал Марсель Пруст, Борхес и другие писатели косвенно или напрямую упоминают о таком явлении, как внутренняя книга и внешняя книга, коллективная книга.

Поэтому я здесь, я говорю, я использую именно этот термин.

Владимир Козлов: Когда вы общались со Жданвым, вы употребляли эти термины?

Юрий Фесенко: Нет, конечно!

Это уже переосмысление истории, которая была в то время.

Что касается второго вопроса, то здесь тоже не очень просто ответить. Понимаете, если говорить о нонконформизме в общем, в советское время, и о московском нонконформизме, то, две трети, а, может быть, и больше художников (это мои личные, конечно, наблюдения) просто поменяли тему. Из официальной темы они перешли в противостоящую официальной тенденцию. И через эту литературную, тематическую сторону они не принимали те аспекты, которые предлагало официальное искусство.

Жданов находился среди очень немногих художников того времени, имевших совершенно другой подход: он работал с формой, в его работах вы не найдете ни одной политической декларации, какого-то демарша, но он противостоял официальному искусству, что ощущалось на уровне художественных высказываний.

Единственная его политическая работа, и то с большой натяжкой можно так назвать, это его крашенные камни.

Когда я помогал ему из Ростова перевозить в Москву работы ростовского периода, у него были «торцы площадей» (Ахматова так называла их. Это рубленые, прямоугольной конфигурации камни, которые использовалась для мощения площадей, территорий.

Жданов эти камни красил черной краской и они стояли у него, как птицы, на полу. Глаза выписал красным и обвёл их кольцами кумачёвыми же. И только в одном камне отсутствовали эти кровавые глаза, а было какое-то отверстие, причём, естественного происхождения.

И я у него спросил, почему у этого камня нет очей и что имеется в виду?

Он говорит: это Ленин в Мавзолее лежит и свистит, как бы смотря на всех нас, на всё то, что он произвёл.

Да, но в камне это не читалось, это была его внутренняя рефлексия на ситуацию, его внутренние книги.

Можно ли его каменное творчество назвать политическим демаршем или нет — трудно сказать.

Но, прежде всего, это было высказывание на уровне формы, формообразующих элементов, которые очень отдалённо напоминали каких-то персонажей, птиц, стоявших группами или поодиночке, очень капсулированно, в своей геометрии по отношению к другому миру. Это — как пример.

Но почему-то его работы вызывали у большинства людей, которые эту коллективную книгу приняли за свою и воспринимали глазами эту коллективную книгу, вызывали гнев, или непонимание, или отторжение.

Жданов весной приходил на выставком с пачкой своих холстов, и с такой же пачкой уходил. Ни одну работу не брали!

Вот это удивительно: на уровне мета-высказываний это считывалось! Люди даже не понимали! А это художники, которые привыкли работать в традиционных формах, с определенными установочными файлами своего творчества, они не принимали эти работы не потому, что они некрасивые, не потому, что они не отвечали какой-то тематике.

Ждановские пейзажи, либо портреты носили совершенно невинное, с нашей точки зрения сегодня, содержание. Но они не принимали его внутренне, поскольку это был другой взгляд на мир, противостояние на уровне формы. Это очень важно отметить.

Продолжение следует