Олег Хаславский. Памяти Барановского

Так получилось, что мы с Володей достаточно долго работали в одной мастерской. Мастерская была непростая. ДХШ съехала в новое помещение, и какое-то время крыло Чеховской гимназии оставалось бесхозным. Это было начало девяностых, а тогда происходили и не такие чудеса. В распоряжении небольшой компании оказалось целое крыло весьма немаленького здания. Судите сами – два исторических этажа с большущими классами. Классов было много. Компания была тёплая. Миша Оськин, Людвиг Черноцкий, Саша Щенников, Володя Барановский и слуга покорный. Жили не то чтобы весело, поскольку время было повальной бедности. Но и печали большой не было, была возможность работать.

Володя Барановский жил тогда если не двойной, то уж точно тройной жизнью. Это было для него время радикального пересмотра ценностей. На первый взгляд он оставался светским художником, и темой его работ были пейзажи и – от случая к случаю – натюрморты. Но параллельно он всё больше времени отдавал церковной живописи. Это были поначалу небольшие по размеру иконы, да и не только небольшие. Помнится, был у него заказ от настоятеля Никольского храма отца Александра на серьёзную икону для алтаря. Судьбы иконы не помню. Потом была роспись Никольской церкви в целом, росписи во Всехсвятской церкви.

По существу для Володи это было время переосознания самого себя в этом мире, а впрочем и мира как такового. Думается, это было нелегкое для него время, хотя внешне он этого ничем не обнаруживал. Особая сложность, конечно же, состояла в том, что сложности перемен, происходивших в стране, совпали для него с периодом необходимости принятия жизненно важных, крайне трудных решений. И профессиональных, и житейских. В известной степени отдушиной для него было пение, пение в церковном хоре, где он был солистом. Хор в ту пору в Никольской был замечательный, по уровню – профессиональный. Певцом Барановский был отменным. Достаточно сказать, что его приглашали в музыкальное училище в качестве демонстратора, то есть будущим профессионалам он давал примеры образцового пения. Впрочем, об этой стороне жизни художника мало кто знал, а это и была третья, важнейшая сторона его жизни.

Многие вопросы мы с ним обсуждали, а многие – нет, потому что есть проблемы, находящиеся вне дискуссий, главная из них – как человеку распорядиться своим талантом. Володя принял решение самое, возможно, трудное. Дорого далась ему Москва, непростым стало артельное житьё-бытьё. Да и возвращение оказалось не из простых.

Время даётся человеку сначала в переживание, потом в воспоминание. И думая о Художнике Владимире Барановском я предпочту вспоминать полутемные тихие коридоры бывшей Чеховской гимназии, классы-мастерские, залитые солнцем, нечастые и небогатые, но искренние застолья – время и место, где мы были пусть не особо счастливы, но полны желания работать и так или иначе полны ещё надежд. А надежды, это уж дело, знаете ли, такое…