Юрий Фесенко. «Вставайте, Граф!». Часть 2.
 Часть 2 «Усы и Бусы» Эпизод «Усы» «Вставайте, граф! Уже друзья с мультуками коней седлают около крыльца…» Юрий Визбор Моя осень 1971 года началась с эмультирования учёбы в художественной школе, посещения изостудии при ДК им. Димитрова, вечернего штудирования античных гипсов в классе черчения и рисования средней школы, которую я тогда оканчивал и дополнительных занятий языком, литературой и историей. Этого требовала подготовка для следующей ступени образования. Но одним из важных компонентов такой взвеси была возможность посещения студии рисунка, которую организовали, вне сетки расписания, сами преподаватели «художки» и куда открыли доступ всем нуждающимся в работе с живой натурой.  Стуканову в тот год поручили класс лепки (как я сейчас понимаю, иных вакансий не было) и он хозяйничал в подвале школы, замачивая глину в огромной чугунной ванне. Не зная истинных причин такого назначения, я считал его ошибочным, тем более, не водя знакомства со скульпторами, наивно представлял их людьми с основательной комплекцией и внушительных размеров руками, как у каменотёсов или лесорубов. Граф же имел чуткие пальцы настройщика музыкальных инструментов, фигуру гимнаста, да и сам больше походил на изваяние, чем на ваятеля. Я не посещал его уроки по причине моей загруженности, а не из-за недоверия. Это восполнялось часами работы в вечерней студии, где мы, время от времени, с ним встречались.  Удивительно, но в школьном коридоре, при моих одноклассниках, Стуканов делал вид, что не узнаёт меня, однако в студийные часы он был доброжелательным собеседником. Забегая вперёд, скажу, что открытость не являлась чертой его натуры и он слыл немногословным даже среди своих соратников. Зато рисунки Графа, как это часто бывает с уникальными художниками, служили ему интерфейсом и сообщали многое об авторе. Я замечал, что, проходя мимо его мольберта, студийцы замедляли шаг или вообще останавливались. Сейчас я понимаю, что изобразительная манера (от детали к целому, а не наоборот), которой он виртуозно владел, удивляла одних, порождая вопрос: «А что будет дальше?» и одаривала других ощущением свободы, освобождением от пут школьных академических правил. Тогда в числе «других» был и я, хотя подготовка к будущему вступительному экзамену по рисунку требовала совсем иного подхода.  На одном из студийных занятий появился пожилой натурщик с запоминающейся внешностью: дублёной на южном солнце кожей, вытянутыми мочками больших ушей и пышными седыми усами, объединяющими мясистый нос с внушительным ртом. К слову сказать, этот рот был постоянно задействован, поскольку старик Яков (так звали натурщика) на протяжении всех сеансов, а их было несколько, без умолку говорил, говорил и говорил… То были рассказы о лошадиных сёдлах и уздечках, о самодельных рыболовных снастях, о премудростях выращивания табака в степных условиях и о многом другом, о чём сейчас и не припомнить. В перерывах этот словоохотливый натурщик делал себе самокрутки и, продолжая повествование, вдохновенно дымил. Мне он напоминал отца солдата главного героя из одноимённого кинофильма, популярного в те годы. Голова старика, вернее, ярко выраженные анатомические детали портретируемого отвечали учебным задачам, чем с успехом пользовались все студийцы. Но рисунок Стуканова, хотя он и работал над ним долго, походил на зарисовку, в которой усы Якова являлись чуть ли не главным объектом изображения. В отличие от других частей, они были «отчеканены» карандашом и напоминали слепок с какой-то античной скульптуры. Можно сказать, что автор открыл неведомый жанр — «портрет усов»! Рисовальная практика продолжалась, но порой, из-за отсутствия натуры, ценя каждое занятие, студийцы позировали друг другу, невольно создавая своеобразную портретную галерею молодых людей и, как правило, без растительности на лице. Портрет Якова стал исключением и затерялся в этом ряду.  Время шло, и однажды, по распоряжению отдела культуры Горисполкома, директор ДХШ отменил очередное студийное собрание. Причиной оказался визит большого гостя из Москвы. В тот день унылую атмосферу классов освежала белизна рубашек наших наставников, а в директорском кабинете набежавшие чиновники празднично звякали посудой. Торжественной встречи с вручением букета цветов от юных художников не было. Неизвестного визитёра, видимо, для важного разговора, сразу провели в большой класс, где по стенам красовались учебные работы и рисунки студийцев-преподавателей. Занятия «свернули» раньше срока и, выходя из школы, через полуоткрытую дверь класса я увидел чёрные «говорящие» усы приезжего в почтительном окружении белых воротников слушателей. Уже на улице, по пути домой, в моей памяти всплыл давнишний «портрет усов» работы Стуканова, но только те были не чёрными, а седыми.  Позже выяснилось, что чёрные принадлежали народному художнику РСФСР, видному деятелю студии военных художников им. М. Б. Грекова Николаю Яковлевичу Буту, а седые — его отцу. Упомянутого рисунка Графа, как и его самого, в тот день на приёме не оказалось. Вероятно, преподаватель лепки месил глину в школьном подвале.  Эпизод «Бусы» С каждым днём желающих посещать студию становилось меньше и меньше. Видимо, бесцветная житейская рутина выкашивала «неверных». Оставались только немногочисленные почитатели академического рисунка и те, кому творчество требовалось по жизненным показателям. Но иногда появлялись редкие разовые посетители, прослышавшие о существовании такого сообщества. Из газетных объявлений тех лет, в лучшем случае, узнавали о юбилее или смерти значимых людей, поэтому студийцы, как правило, рекламировали себя сами. Это было необходимо, ведь натура оплачивалась вскладчину. Не исключено, что Стуканов, когда бывал в гостях у скульптора и педагога Валентины Руссо, нахваливал студию художников. Думаю, что именно она порекомендовала своей ученице Тамаре Сандамировой заглянуть на огонёк. Вот и вышло, что серый мужественный колорит незамысловатой одежды студийцев нарушило цветастое платье и нитка красных бус на девичьей шее. О том сеансе у меня осталось ощущение всеобщей расфокусировки. Молнии взглядов метались между безликим натурщиком (моя память не сохранила его внешность) и трепещущим цветовым акцентом, который магически притягивал взгляды рисовальщиков.  Несмотря на обстоятельства такой непреодолимой силы, карандашные грифели методично осваивали белые пятна бумаги. Однако, тишину благородной работы неожиданно нарушили страшные удары, сотрясающие входную дверь здания Детской художественной школы, да ещё сопровождаемые гортанными криками: «Граф! Грааф! Граааф!». Минута, и в рисовальном классе появилась техничка, убиравшая школу после окончания занятий. Её испуганные слова: «Там,там…» потонули в новых, ещё более угрожающих призывах, раздававшихся, о ужас, совсем рядом: «Граааф, Граааф, ты где?». И сразу, за женскими плечами возникло скуластое лицо с колючими глазами и острой бородой Стеньки Разина, будто сошедшее с картины Василия Сурикова. «Вот ты где!», заорал он во весь голос и, улыбаясь, кинулся обнимать смущённого и, кажущегося виноватым, Стуканова. В следующее мгновение всё разъяснилось. Нарушитель — бывший однокурсник Графа, приехавший из Ростова навестить своего друга, был опознан директором школы, недавним выпускником РХУ Николаем Бондаренко, считавшимся в студии главным. После оцепенения, он сухо и строго произнёс: «Жданов, выйди из класса, здесь идут занятия!». Но казалось, что к гостю эти слова не относятся и он, широко расставив руки, стал искать следующий объект для объятия. В его «сети» попала новая посетительница и её фигура, облачённая во всё яркое, в одно мгновение оказалась над головами неподвижно сидящих студийцев, одарив всех градом бусин, со стуком запрыгавших по полу. Если бы речь шла о художественном фильме, то продолжение этой встречи сулило бы зрителям много захватывающих сцен, но, беря во внимание мой ученический статус и возрастные ограничения (детям до 16 запрещается), старшие товарищи меня грубо выпроводили из школы. На этом «съёмка» моей кинокартины закончилась. Последнее, что я слышал — слова директора, обращённые к Стуканову: «Немедленно уводи этого негодяя отсюда!». В начале 80-х годов мы с Графом гостили в столице у этого злостного нарушителя правил, художника Александра Жданова и в Центральном выставочном зале «Манеж», на какой-то выставке, неожиданно столкнулись с обладательницей рассыпавшихся бус. К тому времени Тамара окончила Строгановку (кажется отделение дизайна мебели), вышла замуж за москвича и не вернулась в Таганрог. Из всей компании только Стуканов получил от неё приглашение на «семейный обед». Позже, после возвращения его с этого мероприятия, Жданов долго и ревниво выспрашивал у Графа, чем того потчевали, но внятного ответа так и не получил.  Течение времени размывает лица давно ушедших двух друзей, таких разных и таких одинаковых, но память, как это ни странно, хранит цветовой оттенок седых усов, рассыпавшиеся красные бусины и грозное: «Граф, ты где?». Москва, июль 2024 Архив галереи ZHDANOV. Редактирование: Галина Пилипенко |
