|
|
 Ольга Тиасто Субботний рынок в Пинето — неистощимый источник сплетен и самых разных историй.
Сегодня утром я, например, услышала леденящий душу рассказ одной пожилой синьоры о сексуальном насилии, которому иммигранты (те самые, что наводнили Европу) подвергли другую синьору, живущую — нет, не у нас в Абруццо, (не приведи господь!) а где-то там, в северных регионах.
Отстав от потока беженцев, то ли сириец, то ли ливиец (кто их поймёт?)– застал врасплох хозяйку одиноко стоящей виллы и овладел ею силой.
Выходит, помимо экономических и политических иммигрантов, есть ещё и чрезвычайно озабоченные иммигранты — врываются в жилища не с целью грабежа, а с тем, чтобы кем-нибудь овладеть.
— Ыы-дый! («О, дио! Боже мой!»- на диалекте) — восклицает её собеседница.- Вот ужас, бедняга! Осталась жива?! В больнице?
— Да нет, обошлось, говорят, и самочувствие якобы неплохое, анализы все сдала; вот только теперь — беременна. Всю жизнь считалась бесплодной, а тут…
— Ыыы- дый, — и не знаешь, как реагировать. — А муж её что говорит? Доволен?…
— С одной стороны — доволен, с другой — понятное дело, есть место сомнению — а ну как родится какой талибан? И вообще, случилось-то всё без него; она говорит – “иммигранты”, а кто его знает?..
— А страшно, небось, пережить такое!
— Ээ, нам с тобой пережить такое уже не грозит, — смеётся синьора беззубо, и подруга с ней соглашается, с толикой сожаления.
И я не боюсь; и нам оно тоже вряд ли грозит, так как живём мы не на одиноко стоящей вилле, а в «кондоминиo» на десять квартир, и прежде, чем добраться до нас, агрессорам пришлось бы перенасиловать всех, кто обитает под нами, на нижних двух этажах. Впервые открылись мне преимущества жизни в многоквартирном доме по сравнению с жизнью на собственной вилле.
Но не хочу рассуждать о волне иммиграции, и о тех плюсах (повышение упавшей в стране рождаемости) и минусах, что она с собою несёт — эти вопросы и так муссируют ежедневно газеты, программы ТВ. Мне интересно другое: отношение многих к насилию. Обычно оно бывает серьёзным, только если дело оборачивается трагедией. А если нет – истории воспринимаешь легко, как анекдот.
Однозначно возмутительные сами по себе, попирающие права личности в целом и женской личности в частности, такие эпизоды, однако, многим дают пищу для воображения, а иногда становятся тайной фантазией. Кое-кому кажутся даже событием, льстящим женскому самолюбию, таким, o котором можно поведать знакомым — пусть ужаснутся, но и позавидуют. Ход рассуждений: раз даму решили взять силой — значит, она ещё очень и очень «секси»; умеет, сама не желая того, так растревожить примордиальный инстинкт, что кто-то не удержался при виде неё и не убоялся тюрьмы…Он был мне знаком задолго до переезда в Абруццо.
Помню, коллега- врач выездной бригады Мусатова- ставила часто вопрос о возможном её изнасиловании перед начальством и всем коллективом, особенно по вечерам, когда ей предстояло дежурить одной. На подстанции был полный комплект врачей, но не хватало фельдшеров. У меня имелась подруга-фельдшер, мы постоянно работали вместе, принимая специальные меры для того, чтобы графики наших дежурств совпадали.
Но Мусатова не оставляла попыток заполучить её и угрожала: если будет вот так ходить по ночам одна по подъездам, то рано или же поздно её изнасилуют! Никто, кроме неё самой, всерьёз не верил в такую возможность, аргумент не производил впечатления. Тогда, в сердцах, она добавляла: «И я старше, в конце концов!» — имея в виду меня.
Тут, пресекая попытки отнять медсестру, я возражала: «Не вижу логики; если ты старше, а я — моложе, кого из нас скорей изнасилуют?..»
Tа обижалась чуть не до слёз: «А что ты думаешь, Оля, что я такая уж старая, что меня не могут и изнасиловать?! Да я ещё, если накрашусь и приоденусь , как следует …»
Приходилось её утешать и заверять, что выглядит она прекрасно, и конечно, в качестве поощрения, непременно её изнасилуют .
Видите, что получается? Насилие воспринимают, как способ подтверждения собственной привлекательности.
А ещё приходилось слышать не раз сомнительные истории, в которыx явно что-то не клеилось, не сходились концы с концами — начнём с того, что ни в одном из рассказанных мне «под большим секретом» случаев пострадавшая не заявила об акте агрессии. По разным причинам: смущение, нежелание огласки, неверие в оперативность милиции и прочее.
Одну из них в конце 90х, пыхтя сигаретой, поведала мне Валентина, соседка по вещевому рынку. Женщина крупной комплекции, она продавала джинсы шахтинского пошива — в дальнейшем, как я узнала, производствo выросло до невероятных масштабов и потеснило набивших оскомину западных конкурентов Levis и Wrangler. Она и сама их носила, вместе с кроссовками, курткой и тёплой фуфайкой.
Kак-то раз, Валя, yстав после трудного дня на базаре, села в такси, и водитель, подлец, опьянённый её неотразимым шармом, джинсы эти с неё … сорвал. В шоке от натиска и оказавшись внезапно без джинсов, то есть в безвыходной ситуации, Валентина сдалась.
Я реагировала адекватно, качая головой и цокая («ай-яй-яй») языком, как принято делать в подобных случаях, не выражая малейшего недоверия — недоверие может обидеть. Поэтому не задала и бестактных вопросов: почему не оглушила водилу ударом увесистого кулака, как давеча одного из воров, пытавшихся стырить товар?
Как всё же добралась до дома?
Очевидно, на том же такси, и насильник помог ей выгрузить сумки?
И, конечно, насчёт милиции.
Однако, чем больше я вдумывалась в рассказ коллеги, тем больше сомневалась. И вот почему: помимо других неувязок, шахтинские джинсы плотно сидели на полных, объёмных бёдрах. СОРВАТЬ их можно было разве что с чресел маленьких и худых, на которых они бы свободно болтались.
Вспомнился случай с гражданкой примерно такой же комплекции и в облегающих брюках, доставленной в БСМП без сознания. Так вот, в приёмном покое хотели их снять, и пара медбратьев тщетно cтаpaлась стянуть штаны c бесчувственной потерпевшей.
Где там! Бесполезно. Они сидели, будто вторая кожа; пришлось срезать их ножницами. И речь здесь шла об абсолютно пассивном субъекте, не оказавшем ни малейшего сопротивления, и о пространстве, к нему открывающем доступ со всех сторон.
Да и любой, кто пробовал, скажем, переодеться, сидя в машине на месте водителя ли, пассажира — знает, что это не так уж удобно и требует разных хитрых манёвров.
Вывод напрашивался один: вероятно,»срывать» с себя джинсы Вале пришлось бы самой, грузно ворочаясь в тесном пространстве такси, приподнимая зад над сиденьем, а головой упираясь в крышу, помогая тем самым агрессору осуществить его гнусный план.
А затем, вспоминая «неподобающий» секс, снять с себя всякую ответственность за аморальное поведение и придать ему «насильственный» характер.
Психология — сложная штука, и в целом, к однозначно возмутительному феномену у потенциальных жертв — двойственное отношение: насилуют — плохо, не насилуют — тоже нехорошо.
|
