Тимур Лавронов. Река- Рубашка

 Тимур Лавронов
Кинул в реку рубашку ситцевую, подождал, пока сядет. Но вместо рубахи натянул реку. Через голову. Серую, голубую, синюю, черную. Мокрую рубашку. Плечи стянул, голову склонил, проник в горло воротника, распрямил плечи, затем выпрямил локти, просунул руки в тоннели рукавов темных влажных. Оделся. Можно вставать…
Пока дед в своей шляпе, которая пропитана ароматом самого деда и может была бы самим дедом, если бы не была шляпой, собирает коровьи лепехи, обручи, окружности и диски высохшие на солнце, я в воде пытаюсь воткнуть в ил палку бредня.
Не выходит, у меня вообще здесь ничего не выходит, потому папа предлагает принести мешок, который остался на берегу. А это страшно. Это ж жутко пробраться через пройденные 70 метров. Уйти назад, одному по ненадежному плюхающему илу. Сквозь коряги, ряску, пиявок, ужей или ужей, скрещенными с гадюками. Замедляясь на каждом полушаге, дрожа, ощущая реку…
Выпрямился — какой же я огромный. Меня, наверно, видно в крайних селах . Тонны литров моей рубашки блестят на солнце. Горит каждой капелькой вся мощь речная. Рубаха живая, бурлит живьем с выпученными глазами. Орнамент природы подчеркивают миниатюрные детали – границы тел – красноперок, вспыхивают лепестками алых роз. Вперемешку с серо-зелеными неспелыми панцирями раков с дребезжащими усиками и дрожащими клешнями.
Слепящими топазами горят желтые пятна плавных ужей, но это уже при самом близком рассмотрении. Окуни отзеркаливают солнечные лучи, играясь всеми цветами, как в калейдоскопе. В самом низу у последней пуговицы, качаются осадком килограммы песка.
От прогулки взболтались и поплыли вверх ряска, водоросли и зеленая тина…
Другое дело вложить куда — нибудь свой страх. Весь свой страх того неведанного и жуткого, что скрывается там, под водой, внести во что-нибудь, заполнить чем — нибудь.
Отойти от расставленных сетей бредня и лупить, как одержимый, по кущерям какой-нибудь массивной, еще первобытной дубовой корягой. 
Вот этим сейчас занимается мой брат. Хотя вряд ли ему страшно. А вот и виднеются изгибы родной шляпы. Первый шаг по твердому, безопасному берегу. Дед уже костерчик развел. Мешок в зубы и — посыльным к отцу с братом.
Самого аж тянет, манит опять этим маршрутом холодным. Хорошо, дед не сказал, что у меня губы синие. Это ж самое страшное, что вообще может приключиться плюс к пиявкам и ряске – губы синие. Это как вообще?… Ну что ж поплыли, мешочек, с тобой на удары по реке…
Как же я горд носить такую рубашку, хотя еще даже не застегнул всех пуговиц.
А пуговицы — это сотни ракушек. Их нужно продеть в узлы водорослей. Тогда будет красиво. Рубаху, наверно, не нужно гладить. А как?..
В плечах чешутся забытые сети рыбаков (чертовы браконьеры). 
Ботинки рыбачьи, которые все время кажется, что вытащишь, когда удочку в реку забрасываешь, и крючок зацепился за что-то тяжелое — вот они у локтей хлюпают.
Морщинистые, дряблые черепашки трутся об мою кожу, даже вода с песком и все удивительное живье, которым кишит речка, не заставляет так дрожать, как вот эти лапки со складочками холодными, которые трутся о живот…
Тут же щекочет своей нежностью холодное желе сома, бьет хвостом, гад, прямо в правый бок, в печень. Боксер-тяжеловес.
А я в рубахе километровой своей важно ступаю по песку, да по илу, руки вверх поднимаю, плечами вожу, чувствую рубашечку свою… 
Павлик с отцом уже выносят бредень на берег, с такими лицами как будто русалку поймали. А как есть русалку? Разделывать ее и что дед на это скажет? Батя с братом как в воду войдут, лица сразу меняют, становятся такими хмурыми, собранными мужиками. Как будто щас пошарят под водой, окуня вытянут и сырого разжуют.
Еще и добавит отец, в бритвенной окуниевой чешуе : «Рыбалка не магазин! Тут не угадаешь с уловом…». Теперь осталась последняя опасность — за жабры схватить окуней, выпутать добычу, чтобы не порезаться. Рыбалка с уловом в полмешка закончена. Мы ж не браконьеры…
Щуки кусают, пиявки впились в теплую мою плоть. Капли крови истекают, бегут своими ручейками и, не растворяясь, не распадаясь на молекулы, стремятся по телу, добавляя последний цвет в общую картину то ли реки, то ли рубашки… 
Не, не мой размерчик, скину рубаху речную. Оставлю где взял – в привычный ей шкаф, из песка и ила… Все-таки возьму ту ситцевую рубашку, которая на дне осталась, высушится от дыма ухи дедовой и точно по мне будет…