ВАДИМ СТЕПАНЦОВ.Нужен редкий сплав из дерьма и железа. Архив-в-важно!

ИНТЕРВЬЮ С ПОЭТОМ И ПРОЗАИКОМ, РОК-МУЗЫКАНТОМ, ПЕВЦОМ МОСКОВСКОЙ ГРУППЫ “БАХЫТ-КОМПОТ” ВАДИМОМ СТЕПАНЦОВЫМ.

Слишком умным людям в рок-н-ролле не место Рок-в-ролл — не наука. Если в нем умничают, то докатываются до постного пафоса и банального занудства. Но что же получается, если все-таки умные люди попадают в рок-н-ролл? Получается Бахыт-компот.

Дама: Вадим, вас когда-нибудь подводил голос?

Вадим Степанцов: Когда я зашибал сильно — бывало. Несколько лет назад мы приезжали в Ростов, но я не помню, подводил ли меня голос, я вообще ничего не помню — другая жизнь была.

Дама: Вы безответственно относитесь к своему творчеству, например, пишете для НА-НА, или это ваш заработок?

B.C.: To, что я эпизодически делал для НА-НЫ большого труда мне составляло: в плане требования к текстописанию, Алибасов не то, чтобы благодарный… Алибасов понимает нутром своим диким татарским, что в этом я его превосхожу. А вот с Хавтаном и с Арутюновым (ЛИГА БЛЮЗА) приходится бороться, им кажется, что они понимают в написании текстов больше, а меня тянет подсыпать перца, но не получается, поэтому меня это сотрудничество меньше вдохновляет.
А за сотрудничество с Алибасовым мне не стыдно, хотя НА-НА мне до тошноты не нравится.
Много песен написал для БРАВО — еще когда пел сам. И сейчас пишу. На каждом альбоме, как минимум одна, максимум — три песни. Для НА-НЫ написал штуки три.

Дама: Я слышала шутку на вашей пресс-конференции: «Три штуки за три штуки».

B.C.: Ничего подобного. (Смеется.) Просто так. Пишу и для более мелких (скажем так) людей, которых никто не знает. Время от времени мы исполняем «Король оранжевое лето», но только тот текст, который я показал в 84 году Хавтану — он был более хулиганским и сильно отличался от того, что получилось в результате. Мы его исполняем в оригинальном, хулиганском варианте. Недавно Хавтан даже сыграл нам гитару в концертной видеоверсии.

К сожалению, большинство нас знает пока еще только по нашему альбому «Кисло» — «Пьяная помятая пионервожатая» и так далее. А последний альбом полюбили новые русские: председатель Сбербанка России Козьмин Андрей Ильич послушал «Раздень меня по телефону» и сделался большим поклонником нашим и на каждой тусовке Сбербанка — кассирши плюс приглашенные гости — мы исполняем нежные, лирические песни, как например «Дьявольская месса».

Мы не хотим стать универсальной группой — просто так получается. Изначально мы были группой жесткой эклектики. В нашем репертуаре с самого начала с 90 года были песни похожие на махровую советскую попсу а’ля МИРАЖ и вещи панковского толка. Я не вижу в этом ничего плохого. Можно найти веселье в любом жанре.

Дама: У вас советские времена вызывают ностальгию или другие какие-то чувства?

B.C.: Ностальгию, потому что мы люди немолодые. Это естественно — ведь это эпоха нашей молодости. А что было плохого в том добром старом времени? Все целовались, все любили друг друга, Леонид Ильич Брежнев всех целовал. Черный? Черного поцелует. Казах? Казаха. Чечен? Чечена. Дружба народов. У меня осталось много знакомых чеченцев — на 80% это хорошие люди. Я учился с ними в мясомолочном институте, служил в армии. У меня есть мысль записать песню совместно с трио московско-чеченских музыкантов.

Название БАХЫТ-КОМПОТ связано с именем Григорьева — товарища моего по куртуазным игрищам – совершенно блистательным поэтом и прозаиком. В составе группы он пробыл недолго – не вынес тягот, связанных с репетициями и безденежьем. Рок-н-ролл — для сильных людей, а Григорьев — расслабленная натура.

В очень красиво изданной книге «Орден куртуазных маньеристов. Избранная проза» мой роман «Отстойник вечности» возглавляет список, дальше — Андрей Добрынин и Константин Григорьев — великий командор ордена — очень читабельная и вместе с тем элегантная проза.
Григорьев из Казахстана, и когда я заканчивал Литинститут, он туда поступил, и оказалось, что нас объединяет не только любовь к поэзии, но и любовь к экстремальным стилям. Мне нравился СЕКС ПИСТОЛЗ и панк-рок вообще, а он зависал на трэш и дум. Сначала получился дурашливый дуэт, который, кроме чаек над Балхашом, никто не слышал, а потом явление приобрело национальные масштабы.

«Бахыт» — с казахского, по татарски – бехет, а «компот» — с русского — это когда отец семейства возвращается из сталелитейного цеха выпивши не компота, а чего-нибудь покрепче — в семье праздник.

Дама: Ваши музыкальные пристрастия?

B.C.: Мне нравится британская группа Blur. Составил демо-кассету молодых групп –
московских, питерских и немножко из провинции. Концепция – чтобы одновременно была и живая заводная музыка и могла нравиться достаточно широким массам. Мало таких групп на самом деле. Из московских мне нравится группа ВСЕ ПРОПАЛО: по степени хитовости в общем репертуаре она приближается к БАХЫТ-КОМПОТУ.

В традиции панка лежит агрессивное нытье, ненависть к чему-то богатому и блестящему, то ecть буржуазному; суицидальность, революционность, словом, эмоции, эмоции, эмоции.

В «счастливом компоте» эмоции тоже присутствуют, но прежде всего КОМПОТ — это беспредельное чувство юмора, умное шутовство. И ни капли пошлости. Согласитесь, избежать в панке приемов сценопорнографии и дешевого эпатажа очень не легко.

Степанцов все это обходит: при этом, не ограничивая себя ни в чем. Ему не нужно вертеть гениталиями, мастурбировать толпу, он просто поет сильным мужским голосом очень смешные, подчас трогательные песни, в которых нет ни агрессии, ни рефлексии.

«Пьяная помятая пионервожатая», «Курящая мать никогда не станет отцом» — это как частушки. Наверное, это и есть народные песни нашей эпохи.

С неменьшим успехом Степанцов может снять маску умного шута и предстать перед нами серьезным лириком:
«Были радостные звери мы —
Стали скользкие рептилии
Я люблю тебя, империя,
Царство грязи и насилия».

Но тут же: «Чушь, к чертям. Прости мне, родина, всплеск неверия, я люблю тебя, империя».

Дама: Продолжается ли ваше сотворчество с ЛОСЬОНОМ.

B.C.: Мы записали пластинку «Урки правят миром», сейчас ЛОСЬОН работает без меня; в результате взаимоотношений к нам перешел гитарист ЛОСЬОНА.

Раньше у нас было два гитариста, но наш прежний гитарист с нашим прежним звукооператором нас обокрали. А второй гитарист состриг волосы и ушел к Ирине Понаровской. Я считаю, солист, клавишник, баянист могут иметь какие угодно прически, но гитарист без волос — говно, а не гитарист — такая у меня позиция.

Дама: Проявляли ли криминальные личности каким-то образом свое отношение к альбому «Урки правят миром»?

B.C.: А зачем? Имеющий мускус в кармане не кричит об этом. Это старая избитая истина: урки правят миром. Не обязательно человек должен отмотать срок, шпонку на зоне грызть. С 1917 года и по сих пору нами правят урки. Можно как угодно к этому относиться, но для того, чтобы человеку пробраться к власти, нужен редкий сплав из дерьма и железа. Нормальный человек там просто пожирается, мне так кажется.
Дама: Вы себя циником считаете?

B.C.: Что есть цинизм? Все мы здесь находящиеся в той или иной степени — циники — в наше время по-другому трудно. Другое дело — осталась ли под коркой цинизма кровь, сердце, душа? А цинизм такая же необходимая вещь в наше время как одежда, газовый баллончик или кулаки.
И мое отношение к женщинам не саркастическое, нет. Каждый человек — не только поэт – стремится найти в жизни идеал, и тогда раж его достигает апогея, и он крушит все на своем пути: женщин, мужчин, ларьки, автобусные остановки. Саркастическое отношение в наших песнях и моих стихах. Оно утрированное, оно не совсем кино, скорее – мультфильм.

Дама: В душе вы – романтик?

B.C.: Даже не романтик, а сентименталист. Я не знаю почему, но я всегда плакал и сейчас плачу на индийских фильмах. Это происходит помимо меня. Каким-то образом через подкорку идет импульс в слезные железы.

Дама: Интересно, что записывают писателям в трудовые книжки или дипломы?

B.C.: В дипломе у меня записано «литературная работа». Это расплывчатая формулировка, которая подразумевает, наверное, и свободный художнический труд и возможность работать в каких-то редакциях, но я по окончании института нигде не работал — сразу ушел в вольные художники.

Дама: «Красная книга Маркиза» — это ваш труд или сборник?

B.C.: Это сборник шести поэтов, которые объединились под лозунгами школы куртуазных маньеристов.

Дама: Куртуазность — понятно, а маньеризм?

B.C.: Маньеризм — это термин, возникший в искусстве вскоре после Ренессанса. Грубо говоря, это сочетание несочетаемого: кармически-возвышенного с низменным, трагического с комическим, прекрасного с безобразным.

Дама: В какой эпохе вам удобнее всего было бы жить?

B.C.: В 18 веке, наверное, потому что именно тогда людей меньше всего сковывали всяческие суеверия, в отличие от предыдущих и последующих веков, меньше сковывали ханжеские путы религиозной морали. Наиболее вольный был в нравах своих — я имею ввиду в чувственной сфере и, что самое – опять же в отличие от предыдущих и последующих веков — в разнузданности и распущенности — назовем ее галантностью и куртуазностью — не подразумевалась и, более того, осуждалась гомосексуальная любовь. Вот это куртуазным маньеристам очень близко.

Дама: Осуждение?

B.C.: Да. Строго говоря, гонений суровых на гомосексуалистов не было, но общественное мнение было настроено против такого вида любви очень отрицательно, за несколькими исключениями, которые не афишировались. Это, например, Фридрих Прусский и некоторые другие государи, которые это тайно поощряли.

Дама: А ваше личное отношение?

B.C.: Сложное. Меня с этими людьми ничто не связывает, тем не менее сечь их, жечь и вешать, как это делали древние иудеи, наверное, неправильно.

Дама: Но «королева», так часто встречающаяся в ваших текстах — «королева танцплощадки», «королева Азии» — разве не есть «quen», слово из лексикона геев? Или это ваша любимая «должность»?

B.C.: Вот того я не знал! «Королева» на дворовом языке — женщина, прекрасная во всех отношениях.

Дама: Если бы вы встретили Рикардо и Рамину Пауэр и если бы они услышали вашу версию «Феличиты», как вы думаете, что бы они сказали?

B.C.: «Молодец, молодец, мы и не подозревали, что песня может быть такой жесткой и энергичной!»

Дама: А понятие «счастье» важное, видимо, для вашего творчества, со временем меняется?

B.C.: Притупляется. Со временем понимаешь, в каких малостях может заключаться счастье. Свободно дышать, гулять по улицам, зачуханным и замазанным, гулять и думать о своем.

Дама: А для Степанцова-пионера, что было счастьем?

B.C.: Подойти как можно ближе к девичьей палате и подсмотреть, чем девочки занимаются во время тихого часа!
Дама:Несколько лет назад московский журнал «Сдвиг» назвал БАХЫТ лучшей группой года. Что произошло с тех пор?

Вадим Степанцов: Рос профессионализм, закалялись музыканты в битвах с жизнью. Не знаю как насчет группы, а Вадима Степанцова — меня то бишь — Артемий Троицкий на страницах «Московского комсомольца» назвал «поэтом года» и «рокером года». Это тоже приятно.

Дама:Писатель Фолкнер сравнивал ремесло писателя с воровством сороки, которая всегда берет себе все блестящее. У кого бы вы с удовольствием что-то взяли?

В.С.: Да я у многих беру, примеров масса — от Гомера до Оскара Уайльда. А если брать XX век, у американцев мне нравится Натанаэл Уэст, из наших — Виктор Пелевин и Эдуард Лимонов.

Дама:Признайтесь, что вы взяли из «Чапаева и пустоты»?

В.С.: Очень люблю это произведение и при случае дарю своим друзьям.

Дама:Вы сначала скупаете книги Пелевина, а потом их раздариваете? Или вас снабдил ими сам Пелевин?

В.С.: Мы были знакомы с Виктором в юные годы, не то что в юные, а так лет 6 назад. В то время он писал довольно холодные, стеклянные а’ля набоковские рассказы, и мне это не очень нравилось, а сейчас он сочетает в себе утонченный, изощренный литературный стиль и настоящую, сочную живую жизнь, и вместе с тем это переплетается умствованиями в хорошем смысле этого слова, которые не оскорбляют читателя. И это равно может читать обычный человек, знающий литературу в пределах школьной программы и весьма подготовленный человек.

Дама:Я думаю, что Пелевина назовут Булгаковым наших дней.

В.С.: Ну, Булгаков невесть какой сложный писатель, на самом деле величие Булгакова заключается в том, что он написал один роман, в котором превзошел сам себя, свою величину таланта, а все остальное — мусор. Великий подвиг!

Дама:Не пробовали ли вы водку с кокаином, столь любовно описанную Пелевиным?

В.С.:Балтийский чай! На самом деле эффекта от этого мало, потому что кокаин нейтрализуется действием желудочного сока, его нужно нюхать, а не кушать.

Дама:Правда ли, что вы лечились от алкоголизма в Америке?

В.С.: Правда, да. Два с половиной года я уже не употребляю возбуждающих напитков, даже пива.

Дама:Вы такой состоятельный человек, вы могли позволить себе лечиться в Америке?

В.С.: Нет, заплатили добрые американские дяди. Мы ездили туда с моим бывшим гитаристом и обрыдались, валяясь у ног этих дядь, фигурально говоря, мы молили: дайте нам половину суммы, которую вы собираетесь в нас вбухать, и мы завяжем здесь. Но так не получилось. И, тем не менее, я немножко лукавил, когда ехал туда — я не думал завязывать пить, потому что не считал себя алкоголиком. Но проболтавшись там месяц и проанализировав все ситуации в моей жизни, связанные с алкоголем, я понял, что степень привыкания у меня достаточно большая и что мне жить будет и лучше и интереснее и веселее, если я завяжу.

Дама:Расскажите все же, что вы утянули у Гомера, а что у Уайльда?

В.С.: Трудно сказать в двух словах, вот в моем романе «Отстойник вечности» обыграно много различных литературных образчиков. Один из героев, например, перефразирует в стихах эпизоды Троянской войны, потом эта сложная витиеватость Уальда, немножко парадоксальная, по-хорошему, глуповатая, там тоже имеется. Мой роман как бы ориентирован на испанскую и французскую, авантюрную литературу XVII—XVIII вв. Есть там немножко и от Рабле, Скажем так: роман написан человеком, на которого не давят все изобретенные в последующие века интеллигентские рефлексии. Роман человека гармонического, который умел одинаково хорошо владеть и пером и шпагой, и не боялся отправляться в дальние конкистадорские плавания, и мог порассуждать с друзьями о возвышенном — и все одинаково хорошо.
В эпоху средневековья и в последующие эпохи особы голубой крови любили переодеться в платье простолюдина, выйти в компании таких же как они, подраться на кулачках с кузнецами, пекарями, задрать пригожих поселянок и т.д. из той же серии. И, скажем, основатель французской изящной поэзии — Франсуа Вийон был просто ворюгой, жуликом, мародером, мог и старушку зарезать на большой дороге, и — ничего.

Дама:Один человек сказал, что все передовое рождается в Питере, доходит до столицы и там принимает карикатурные, стебовые формы, к которым, наверное, можно отнести и БАХЫТ-КОМПОТ.

В.С.: Всякие обобщения плохи. Я бы не стал делить культурную ситуацию на локальные вещи, мы живем в одном пространстве, и я знал одного, очень неплохого молодого писателя, который очень интересно писал, пока жил в Ростове, но, к сожалению, Москва его сожрала. Другое дело, что в городах не имеется высокой концентрации духовной энергии молодых злобных интеллектуалов, которые собираются покорять столицу, где этой концентрации побольше. Естественно, тот кто живет в Кинешме или Ростове – ему труднее.

Дама:А кто этот человек из Ростова?

В.С.: Не скажу. Зачем? Просто его как писателя уже не существует.

Дама:Писателей принято цитировать. Цитирую ваше высказывание: «Все наши рокеры либо зассыхи, либо идиоты, а в общем-то все кастраты». Прошло время, вы можете подтвердить свои слова?

В.С.: Да, могу. Все, что происходит интересного в рок-н-ролле — все на каких-то низовых андеграундных уровнях. В Питере ситуация лучше: есть штук 5-10 дешевых клубов, где любые молодые дарования могут себя показывать. В Москве с этим сложнее, а для человека, делающего первые шаги, важно где-то выступать. Как правило, люди не выдерживают схваток с жизнью, им не хватает, терпения довести свое дело до конца.

Дама:«Кастраты» по творчеству или по неумение «двигать собой»?

В.С.: Кастраты и педерасты — самая активная часть населения, в особенности, если брать культурную ситуацию.

Дама:Вы ведь знакомы с Лимоновым. Не кажется ли вам, что он исписался — сюжеты кочуют из книги в книгу, я не беру сейчас во внимание работу «Лимонов против Жириновского»?

В.С.: Я не читал «Лимонов против Жириновского», но я с большим удовольствием читаю все его рассказы — без исключения. И считаю его мастером новеллы, хорошим рассказчиком. А из произведений большой формы, кроме «Это я — Эдичка», нет других удачных. Но новеллист он потрясающий, хотя все его рассказы похожи. Но это неплохо. И
“Повести Белкина” Пушкина тоже похожи — это стиль перо, метод. И как рассказчик, Лимонов не исписывается. И даже если бы исписался – все равно он уже сделал для русской литературы, да и не только для русской, очень многое.

Дама:С чего все начиналось? Вадим — мальчик… Вы писали стихи о неудавшейся любви?

В.С.: Я не писал стихов о неудавшейся любви. Естественно, когда я был подростком… Может быть это неестественно, но нормально — я боялся признаться объекту своих любовных устремлений в своих чувствах, и нормальные разговоры у меня получались с теми барышнями, которых я не любил. Сублимация в каких-то абстрактных формулах. Серьезно я начал писать, подражая, кажется, Пушкину. И почему-то раннему. И это делало меня похожим на поэта допушкинской эпохи. Отвлеченный такой сентиментализм — с деревьями, с античными божествами и т.д. и т.п. Потом у меня пошел Маяковский и футуристы, чуть позже — обернуты, все это слилось и перекочевало в куртуазный маньеризм.
Если большинство пишущей стихи молодежи ориентировано на Серебряный век русской поэзии — на Гумилева, Ахматову, Цветаеву, Мандельштама, то куртуазные маньеристы шагнули и перекинули мостик в Золотой век — в конец XVIII — начало XIX вв. Но глупо было бы делать из этой поэзии стилизацию. Мы заполняем старые формы новым содержанием, русским менталитетом, и потому стихи эти живы, занимательны, сюжетны и интересны.

Дама:Где вы набираетесь жизненных впечатлений — стараетесь путешествовать или попадать в другие слои общества?

В.С.: Специально не ищу. Я вращался в самых разных слоях общества, я перепробовал массу профессий, прежде чем попасть в Литинститут. После школы поступил в институт мясомолочной промышленности, мне там не понравилось, и началась моя трудовая биография: я работал в зоне так называемого 101-го километра на очень тяжелом предприятии — заводе техкожизделий — там был очень разный народ, народ, который шел туда преимущественно недобровольно. Городок, откуда я родом, и где я прожил до 16 лет, а потом трудился с 21 до 23 лет, любопытен в плане смешения различных слоев: ссыльные немцы, отъявленные урки… Тульская область, Узловая, подмосковный горно-угольный бассейн. После войны Узловую стали пичкать самыми разными людьми, в том числе и интеллигенцией инженерной. Я вот из семьи инженеров-шахтостроителей.

Дама:И что сказала семья?

В.С.: Чемарили меня как могли. Когда я поступил в мясомолочный институт — это было нормально. Когда я бросил его — это было ненормально. Когда я стал разнорабочим на стройке, потом слесарем, потом рубщиком жестких кожтоваров, моя мама и бабушка — а они у меня основные родители — очень сокрушались и не понимали, что это такой отрезок пути, хотя мне и самому было неуютно в рабочей робе. Тем не менее, я был очень зол, когда в 82 году завалил экзамен по английскому, поступая в университет. Я так озлился, что за год самостоятельно, пользуясь только библиотечными книгами, выучил довольно прилично английский язык и, когда уже поступал в литературный институт, сдал все экзамены на все пятерки.

Дама:Почему литература — Житинский, Гребенщиков, Степанцов и рок-музыка все время пересекаются?

В.С.: Начнем с того, что Житинский и Гребенщиков — это не литература, а паралитература.
Я четко отделяю поэзию, стихи от текстов. Есть по-настоящему большие писатели, как Гоголь, Пелевин, тот же Лимонов, несмотря на то, что его какие-то эскапады могут кому-то не нравиться, а есть Жванецкий, Житинский – все это умрет. А есть вещи, которые неразрывны, как три аккорда Высоцкого и то, что под них поется. Убери это, и что? Ничего. Не то, чтобы совсем ничто, а так — обыкновенный Варлам Шаламов, и даже хуже.
Гребенщиков — то же самое, но нельзя в данном случае отделять плоть от костей. Это не литература. И то, что Вознесенский объявил Гребенщикова поэтом — это желание старого импотента от литературы подлизаться к молодому поколению. Вознесенский, конечно, был самым ярким поэтом послевоенной эпохи и, пожалуй, единственным. Но после, примерно, 68 года он перестал им быть.
Я же случайно попал в рок-н-ролл. Коллега по Литинституту и теперь по ордену куртуазных маньеристов — Григорьев — меня сподвиг на это. Если бы не было этого человека в моей жизни, я бы, наверное, не сидел тут перед вами. Случайно выяснилось, что это может нравиться не только маленькой компании, но и большому стечению самого разнообразного народа. Потом наш дуэт оброс музыкантами, то есть появились люди, которые стали от меня по-хорошему зависеть, и я не мог их бросить, а потом втянулся во вкус — и все. И сильного противоречия между БАХЫТ-КОМПОТОМ и литературой я не вижу.

Дама:Попытка фрейдистского анализа: Литинститут и любовь к Джонни Ротену как уживаются?

В.С.: Куртуазная литература — это не только прециозная литература — вздыхания пастушков. Вспомним галантный век – это еще и маркиз де Сад, который весьма изящным языком, — а на другом в то время и не писали – излагал весьма неизящные ситуации. Но тот век был таков: женщина была одновременно и божеством и рабыней, и грязью и чем угодно. Маркиз был очень противоречив в отношении к чувственной теме.

Дама:Наконец-то сработали наручники (свисавшие с настольной лампы на даче, где происходило интервью — прим.автора). Почитаете свои стихи?

В.С.: (Смеется — прим. автора) «Удачный круиз».
Белоснежный лайнер Антигона
Рассекал эгейскую волну.
Я, с утра приняв стакан бурбона,
Вытер ус и молвил: «Обману!»
Закусил салатом из кальмара,
Отшвырнул ногою табурет
И покинул сумрак бара,
Высыпав на столик горсть монет.
«Зря ты на моем пути явилась» —
Восходя наверх, я произнес.
Там на верхней палубе резвилась
Девушка моих жестоких грез.
Цыпочка, розанчик, лягушонок,
Беленький купальный гарнитур
Выделял тебя среди девчонок
Некрасивых и болтливых дур.
Впрочем, не один купальник белый,
Твои очи синие, без дна.
И точеность ножки загорелой,
И волос каштановых копна.
Все меня звало расставить сети
И коварный план мой воплотить.
Боже! Как я жаждал кудри эти
Дерзостной рукою ухватить.
Но храня свой пыл до срока,
В розовый шезлонг уселся я
И, вздохнув представил,
Как жестоко пострадает девочка моя.
И шепнул мне некий голос свыше:
«Пожалей, ведь ей 16 лет! »
Я залез в карман и хмыкнул: «Тише»,
Сжав складное лезвие «жилет»…
Вечером явилась ты на танцы,
Я сумел тебя очаровать,
А мои приятели-испанцы
В усмерть упоили твою мать.
Я плясал, но каждую минуту
Бритву сжать ползла моя рука.
В полночь мы вошли в твою каюту,
Где маман давала храпака.
«Мама спит» — сказал я осторожно
«Почему бы не пойти ко мне?»
Ты шепнула: Это невозможно!»
И, дрожа, придвинулась к стене.
Опытный в делах такого рода
Я тебя на руки подхватил
И по коридорам теплохода
До своей каюты прокатил.
«Ты не бойся, не дрожи как зайчик,
Я к тебе не буду приставать,
Я вина тебе налью сейчас бокальчик» —
Молвил я, сгрузив тебя в кровать.
Я налил шампанское в бокалы
И насыпал белый порошок в твой бокал…
К нему ты лишь припала
И свалилась тут же, как мешок.
«Спи, усни, красивенькая киска» —
Бросил я и бритву разомкнул,
И к тебе прильнувши близко-близко,
Волосы на пальцы натянул…
И, взмахнув отточенной железкой,
Отхватил со лба густую прядь,
Чудный череп твой обрить до блеска
Удалось минут за двадцать пять.
В мире нет сильнее наслажденья,
Чем улечься с девушкой в кровать,
И всю ночь, дрожа от возбужденья
Голый череп пылко целовать.
В этой тонкой, изощренной страсти
Гамлетовский вижу я надрыв.
Жаль, что кой в каких державах власти
Криминальный видят в ней мотив.
Акваланг всегда беру в круиз
И, смываясь после ночи жгучей,
Под водой плыву домой без виз.
По Одессе, Гамбургу, Марселю
По Калуге, Туле, Узловой
Ходят девы, сторонясь веселья,
С выскобленной голой головой
Если ты, читатель, где увидел
Девушку, обритую под ноль,
Знай: что это я ее обидел,
Подмешав ей опий в алкоголь.

Дама:Браво! После такого тянет спросить: какая же женщина идеальна для группы БАХЫТ-КОМПОТ? Собирательный образ?

В.С.: Я нашел свой идеал. Ну, как идеал… Со всеми женщинами трудно. Мне нравятся худышки, клавишнику Эдуарду — толстушки — берешь в руки и маешь вещь! Кому-то нравятся вьетнамки, кому-то — блондинки.

Дама:В Кристине Орбакайте вам нравится некая незащищенность?

В.С.: Я с ней слабо знаком, но мне кажется она достаточно автономным человеком, человеком, не больным звездной болезнью и понимающим, что то, что она делает… ну это так как-то (Помахивает рукой — прим. авт.), словом, понимает свое место на сцене, она незаносчивый человек.

Дама: Приходилось ли вам сниматься в кино?

В.С.: В 94 году я снимался у Дыховичного в фильме “Музыка для декабря” — я сыграл второстепенную роль менеджера некой полукриминальной — полукоммерческой структуры. Фильм мог бы быть гораздо лучше – на уровне сценария он мне очень понравился, но почему-то режиссер сделал подобие итальянского неореализма, и это погубило идею.

БАХЫТ-КОМПОТ — очень русская группа, что сильно выделяет ее среди безликой массы жертв MTV.
«На линейке на утренней выступал баянист,
Вместо гимна советского он играл ДЖУДАС ПРИСТ».

Уже семь лет назад БАХЫТ обращал внимание на надвигающуюся культурную эпидемию с Запада. Проиграли мы и эту войну. Ну что ж, народу нашему нравится быть колониальным. Видимо, это в крови, современное иго.
Сейчас у рок-звезд, даже русскоязычных, появилась мода снимать клипы непременно в Америке или, на крайний случай, в Европе. Степанцов поехал во Вьетнам и снял там замечательный грустный клип про любовь.

«Вот-вот все помрем…
Вот-вот всем хана…
Но, но, но любовь
Не умрет ни хрена…»

Дама: А во время съемок ваших клипов забавные случаи были?

B.C.: Последний клип снимали во Вьетнаме, по стране нас возил дипломат казах Берик Балгабаев – эстет и знаток жизни. Он нас привел в один южноприморский городок в дискотеку, где хозяином оказался русский парень Дима, а его вьетнамка-жена, несмотря на наши протесты, тут же свистнула каких-то вьетнамских милых очень девочек, всех их пересажала нам на колени… Большинство моих спутников по поездке не отбивалось, а я как-то отбивался, а потом смирился со своей участью…
Тем не менее, клип получился, и, я считаю, очень даже неплохой.

Дама: Как сочетается ваша любовь к панк-року и танцевальное направление?

B.C.: Если разложить лучшие вещи СЕКС ПИСТОЛЗ и сравнить с италопопсом эпохи расцвета, то практически одно и то же по музыкальной структуре.

Дама: Термин вандал-рок принадлежит ведь вам?

B.C.: Да, мне, но он устарел после пары лет существования группы, то, что мы делали тогда и делаем сейчас, местами можно окрестить термином попс-панк, и то это подходит не для всех наших альбомов.

Дама: А «Лола» имеет что-то общее с «Лолитой» Набокова?

B.C.: Нет, просто имя, чуть-чуть экзотическое. Когда я учился в Литинституте, у нас была таджикская девушка Лола, очень быстро, правда, обрусевшая.

Дама: В отличие от Бибигуль?

B.C.: Да. Тем не менее, московская казахская диаспора очень любит БАХЫТ-КОМПОТ.

Дама: И мы с казахской диаспорой в этом солидарны.

В роли Дамы – Галина Пилипенко.